Обернись на меня, наша музыка давняя,
обернись, мне в лицо посмотри
и нахлынь на меня, опрокинута далями,
закружи – раз-два-три, раз-два-три.

Снизойди до меня из былого потоками,
от забвенья опомнись во мне,
до слезы покрасуйся, невольно жестокая,
и печально растай в тишине.

Будет комкать мой мозг твои тихие отзвуки,
память - кутаться в ласку мехов.
И минувшего тени останутся в воздухе,
словно запахи старых духов.

О, как давнее с тем, что сейчас, перекрещено!
Даль не дальше, чем толща стекла.
И вот-вот как ушла моя давняя женщина –
след простыл, а подушка тепла.

Виктор Гаврилин

Я плАчу, музыка, я плАчу,
звучи, печальная, звучи.
Весь грешный мир переиначу,
когда ты слышишься в ночи.

Войдя божественным началом,
земным откликнулась во мне.
Пока ты, чудная, звучала,
с тобой мы были наравне.

И каждый странно изъяснялся,
но спелись разные миры.
Кто снизошёл, а кто поднялся -
всё позабылось до поры.

Но, уходя, как Божья милость,
пойми, не знающая зла:
не ты одна в груди вместилась.
Я слышать мог - ты петь могла.

Виктор Гаврилин

Паганини

Нет пристанища звуку.
Ты счастливее, мастер Гварнери.
Ты волнуешь мне руку.
Вырву звук - он утонет в поверье.

Я не верую в чудо.
Но клянусь на вине и на хлебе:
я бессмертен, покуда
этой музыкой воздух колеблем.

Но кончаются звуки
и на самом великом концерте.
Опускаются руки,
остаётся лишь эхо бессмертья.

И летят пред глазами
залы, залы и женские лица -
это я ускользаю.
Ни во что на земле не вцепиться.

Пятернёй, что от беса,
пролетаю по узкому грифу.
К небу!.. С круч поднебесных
низвергаюсь, подобно Сизифу.

Как расслышат мой плач
с пересказчика, с нотного знака?
Народится Скрипач,
но с иным колебанием мрака.

Виктор Гаврилин