Над Исетью

Художник под елью
высокую ставит треногу,
свистит потихоньку
и пишет лесную дорогу.
Посмотрит под ноги –
ромашка цветет, подорожник.
Он с них начинает.
Такой аккуратный художник.

Он краски мешает
и больше всего озабочен
лиловым репейником –
маленьким чудом обочин.
Он слышит,
как ветер играет с кустом молочая,
движение листьев
за двадцать шагов различая.

Осенний стожок перед ним,
как божок невысокий,
встает, подбоченясь,
из зарослей желтой осоки.
И близость реки
он в лесной духоте ощущает –
край пестрой палитры
под ультрамарин очищает.

Чернеет обитель,
грохочет пустая телега,
подкова в пыли –
словно давешний след печенега.
На красном песке
просыхают зеленые сети.
Паром подвигается
к левобережью Исети.

Художник торопится,
красок ему не хватает:
он к чистому цвету
большое пристрастье питает.
Темнеет, светает...
Кончается осень однажды,
но не утоляет
мучительной творческой жажды.

Художник, художник!
Полжизни на это убудет.
И может случиться,
что кто-нибудь нас не забудет
и тоненькой кистью
потянется к краскам отважно.
И солнце его ослепит...
Остальное – не важно!

Юрий Гречко

Три мастера

Ремонт Часов,
Ремонт Очков,
Ремонт Электробритв –
и каждый за своим столом
добротно мастерит.
И говорит Ремонт Часов,
поправя свой монокль:
– Допустим, стали все часы –
какой переполох!.. –
Прочнее дужку заклепав,
чтоб счастлив был клиент,
другой сказал:
– Мир без очков –
наполовину слеп.
И с подковыркой говорит
Ремонт Электробритв:
– А может, лучше, если мир
щетинист и небрит?.. –
Идут часы, блестят очки –
какая благодать!
И свежевыбритых мужчин
в толпе не сосчитать.
А если б шли часы назад,
туда, в палеолит,
где не испорчены глаза,
но человек небрит
и нет понятья о часах
– и в небе не горит:
РЕМОНТ ЧАСОВ,
РЕМОНТ ОЧКОВ,
РЕМОНТ ЭЛЕКТРОБРИТВ?..
Но путь один, как ни крути,
вперед, а не назад.
Пускай сильны мои очки –
я брит, как на парад.
И мне простые мастера
внушили этот ритм:
Ремонт Часов,
Ремонт Очков,
Ремонт Электробритв!

Владимир Жилин

Очевидно, у плотников издавна
беспокойное счастье в руках –
ароматные свежие избы
оставлять на родных берегах.

В этом есть очень добрая сила,
и прекрасная в этом судьба –
стлать полы или ставить стропила,
крышу крыть и крепить желоба,

класть стволы, словно желтые свечи,
рамы хитрой резьбой обводить,
и дебелые русские печи,
будто барышень, в угол садить,

и под небом веселого ситца
свод покатый свести над крыльцом,
посадить над окошком жар-птицу
и жар-птицу пустить под венцом,

и в осеннюю светится темень,
и сияет в полуночной мгле
не курная избушка, а терем –
в нем сподручнее жить на земле.

Пусть в нем людям живется богато,
окна солнечных ловят зайчат,
пусть визжат во дворе поросята,
квохчут куры, коровы мычат!

От забот отвлекаясь субботних,
люди плотника вспомнят добром:
«Это был настоящий работник,
человек с золотым топором».

Он проходит от края до края,
строя счастье, не делая зла.
Ничего я сердечней не знаю
и душевней его ремесла.

Владимир Костров