Дачное осеннее

Прошедшею ночью замерзли все,
особенно после двух.
Так дуло от стен, что в кроватях сев,
все вслух выражали протест и гнев,
готовясь бежать в Москву.
Но утро пришло, с ним - горячий морс,
синичий писклявый хор,
пейзаж, где сарай старым мхом оброс,
под крышей гнездовье семейства ос,
увитый плющом забор.

Стекольщик был занят, никак не шел.
Был съеден шашлык и суп.
Был на зиму убран гамак и стол,
и в доме скрипел на прощанье пол,
тьфу-тьфу, не текло из труб.
Но если шезлонг опустить чуть-чуть,
смотреть выше крыши, ввысь –
виднелся синейший широкий путь,
там ветви от яблонь, боясь уснуть,
друг с другом переплелись,
там точками птицы, и самолет,
за ним - акварельный след,
надежный, как первый осенний лед…
Похоже, стекольщик и не придет.
Да, собственно, нет, так нет –
веранда от дома уходит прочь,
пора тут сносить всё к псам.
Нам тоже пора, наступает ночь.
Кому тут поможешь, и чем помочь –
диагноз: "Вишневый сад".

Глаша Кошенбек

Октябрьская элегия

Еще окошко, обращенное в зарю,
Темно и мглисто: там теперь светлеет позже.
Но близок день. Пойдем бродить по октябрю.
Целебно время, но пространство лечит тоже.

Уже по Цельсию – не выше десяти,
Но нет ни ветра, ни дождя. Еще не холод.
Вдохни, душа моя. Вбери в себя, впусти
Осенний воздух: дым и влагу, хмель и солод.

Вдохни, душа. Откройся тысячами пор.
Целебна свежесть в золотое время года.
У туч, распластанных над контурами гор,
Чуть розовато оперенье – от восхода.

Прими, душа моя, сезонов срок и связь.
Мир шелестит: «Не бойтесь, я не умираю».
И тучи медлят, никуда не торопясь,
И только цвет их чуть меняется по краю.

Вдыхай, душа. Еще не время для тоски,
Еще пред нами не простерлись воды Леты,
И тучи медленны, хотя и так близки,
И небо всё еще синеет сквозь просветы…

Любовь Сирота

Холодные краски. Течения. Полутона...

Так неспешны пожары осенние...
С веток сыплется рыжая грусть,
будто перерастает в сомнения
тайный груз нерастраченных чувств...
Небосвод опрокинуто пуст,

и падения шорох задумчивый
принимается, словно своё
бытие (а, по сути, ничьё) -
будто речка у самой излучины,
где ничто не тревожит её..,

где не видно далёкого берега;
но встаёт за рекою закат,
и холодные воды горят -
несжигающе, тихо и бережно,
погружаясь в распахнутый взгляд.

И грустинка кленовая красная,
что к паденью приговорена,
накрывает прозрачность окна
в ту страну, где немыслимо ясная
возникает в тебе тишина...

Евгений Петропавловский